— Видишь, Ваня, какое добро упустил, не досмотрел! — шутил Степан.
Весело застучали топоры, работа шла споро и дружно. Доски и брусья сбрасывали прямо в воду, где Степан мостил плот. Ваня выбирал на лодье меньше других поржавевшие блоки и скобы.
Лазая по всему судну, мальчик успел заглянуть еще раз в каюту кормщика и принес оттуда потемневший металлический предмет, напоминавший глубокую чашу с заострением, и выпуклую овальную доску с обрывками толстой кожи. По краю доски шел рядок бронзовых, покрытых зеленой окисью гвоздей с большими шляпками. Посреди доски был укреплен круглый диск с остатками позолоты.
— Вот, отец, посмотри, и ты не заметил, — хвалился Ваня. — Доска на стене висела, а это вот в самом углу под щепками валялось.
Алексей повертел находки в руках, подумал.
— Это шелом русского воина. А это щит, Ванюха. Шелом-то богатый, видать, у знатного человека на голове был. Да и щит не простой, убранство с золотом, да дерево, смотри, какое… Вяз это: в таком дереве меч увязнет, а щит цел будет. Не иначе, боярин владел этим щитом и шеломом… Нам-то на Груманте они ни к чему…
Бегая около лодьи, Ваня обнаружил совсем неподалеку удобную, защищенную большими камнями, гавань для «Чайки» и показал отцу. Алексей, осмотрев маленькое «становище», велел мальчику пригнать сюда осиновку, чтоб была поближе.
Лихо подойдя к старому кораблю, Ваня стал разворачивать «Чайку», чтобы войти в «порт». Осторожно лавируя между камней, он случайно бросил взгляд на корму лодьи: там, под косыми лучами солнца, сверкали какие-то золотистые блестки. Подойдя ближе, он увидел, что блестки играют на темно-красных полосках, похожих на буквы.
«Да ведь на этом месте прозвище лодьи пишется», — вспомнил Ваня. Вглядевшись, он постепенно различил полу стершиеся буквы: СВ..ОЙ АРХ.Н..Л МИХ..Л. — «Святой архангел Михаил», — догадался мальчик.
Торопливо поставив «Чайку», он побежал поделиться своим открытием.
— Ну-к что ж, Ваня, еще раз поздравленье, морские глаза у тебя, не то что наши, стариковские, — весело откликнулся Степан.
— А мы вот с Федором две бочки из-под ворвани сыскали, — довольный, сообщил Алексей. — На карбасе, как в море выйдем, понадобятся.
— Отец, а у нас кожи на паруса хватит? Сколь ровдуги-то на парус пойдет?
Алексей что-то подсчитал в уме, шевеля губами.
— Да по бедности нашей… квадратов футовых… уж две-то сотни нужно бы.
— Это сколь же оленей надо! — изумился мальчик.
— Ежели два паруса обряжать будем — сто оленей, не меньше.
— А сколь тогда парусины на лодью пойдет, ежели все паруса поставить?
— Смотря на какую. Поменьше которая — три тысячи квадратов футовых. Побольше — четыре, а как наш «Ростислав» был — ему и четыре с половиной тысячи мало.
— Слышишь, Степан, много тебе, кожемяке, работы на зиму будет, ровдужину мять, — пошутил Федор.
— Все мять будем. Справим паруса. Лишь бы карбас обладить. — Сказав это, Алексей снова взялся за топор.
Остатки лодьи быстро исчезали, превращаясь в бесформенную груду обломков, а на воде уже покачивался большой плот. Алексей, все время посматривая на доски и брусья, подсчитывал, хватит ли леса на постройку судна. Его планы шли далеко. Он уже видел перед собой хороший, крепкий карбас, способный на переход до Мурмана.
Внезапно мысли Алексея прервал грохот, донесшийся с Ледяного берега. Вдруг появившаяся высокая волна чуть не разрушила наскоро сбитый плот. Подбросив несколько раз на своем гребне сплоченные доски и брусья, зыбь понемногу успокоилась, и море превратилось снова в тихую заводь.
Ваня с любопытством обернулся к отцу.
— Вот чудно-то: и ветра нет, а волны какие разгулялись. Отчего это, отец, не знаешь?
— Да чего тут знать-то: кусок льда матерого — падун — отвалился да в море упал, море и зашумело. А льдина большая, гора целая, когда ломается, громом гремит. Ты, Ванюха, немало их видел, да и сейчас погляди: вон одна виднеется, недвижимо стоит, обмелела.
— Посмотреть бы поближе гору ледяную, — просительно сказал Ваня.
— Опять загорелось, невтерпеж, — притворно хмурясь, ответил Алексей. — разве что Федор согласие даст… И то, Федор, отдохни, — смотрю я, неможется тебе, устаешь сильно. Немного и дела-то осталось. Мы тут без тебя вдвоем со Степаном управимся. Вот и садись на «Чайку», ежели охота есть. Ваня грести будет, а ты направляй; близко к падунам не подходите: беда может случиться. Да ты знаешь, сам ученый.
Не успел Алексей закончить, как Ваня уже сидел в лодке и упрашивал своего крестного.
Федор, ничего не ответив, прекратил работу. Он снял шапку, вытер пот со лба и медленно, прихрамывая, пошел к Ване.
За последние дни Федор как-то особенно изменился. Лицо его приняло землистый оттенок, десны вспухли и кровоточили. Зубы шатались. Есть он стал мало. Несмотря на богатырское здоровье, Федор не мог побороть болезнь и с каждым днем все слабел и слабел. В то время как Алексей и Степан с наступлением лета совершенно оправились от цинги, Федор упорно отказывался пить кровь, свежего мяса почти не ел, питаясь исключительно вяленым и копченым. Салату, правда, он употреблял в большом количестве, но, видимо, одна трава не могла ему помочь. Он быстро уставал и, хватаясь рукой за спину, жаловался на колющую боль. Все же и больной, Федор старался не отставать в работе от товарищей. На уговоры отдохнуть он обычно отвечал отказом.
— Совсем ослабел Федор, коли ехать с Ванюшкой согласился, — нагнувшись к Алексею, зашептал Степан. — Видишь, и походка другая стала.